Это ее искупительная жертва, догадался он, и ответил со всем доступным ему великодушием:
– Это было моим долгом и делом чести, София.
Она слегка оттаяла, и грустная улыбка заиграла у нее на устах.
– А теперь мы брошены в тюрьму как обычные преступники. Вот и вся благодарность за ваше геройство.
– Ваше признание – достаточная благодарность, – сказа он совершенно искренне.
По правде говоря, он бы одолел и тысячу дьявольских птиц, если бы это сулило ему еще одну ночь вместе с ней. Но этого он ей сказать не мог. Страстность этой мысли напугала даже его самого.
Чтобы не задерживаться на своих необузданных чувствах, он решил заглянуть в винный погреб.
– Может быть, нам следует чего-нибудь выпить? Меня, признаться, мучает сильная жажда.
Он уже собрался осуществить свое намерение, но она остановила его, подняв ладонь.
– Позвольте мне это сделать. По крайней мере, я хоть этим отблагодарю вас за то, что вы остановили того огромного петуха.
– В этом нет нужды…
– Я настаиваю.
Она ушла в проход между полками, а он наслаждался невероятно приятным осознанием того, что София заботится о нем. Не то чтобы она никогда раньше не делала этого. Наоборот, она ему много помогала в начале его пребывания в госпитале. Но то, что происходило сейчас, почему-то казалось другим. Сегодня ею, похоже, двигали не только общая жалость и забота, но и простое желание. Ей хотелось ему помочь.
Эго было достаточной наградой за ссадины и раны после дюжины петушиных боев.
Она быстро вернулась с бутылкой хорошего бренди в руках.
– Как полагаете, это подойдет? Не знаю, что принято подавать в пыльных подвалах, кишащих клопами.
– Обычно, – сказал он, улыбаясь, – в таких обстоятельствах подают портвейн. Но принц-регент, насколько я знаю, однажды предпочел бренди.
Она улыбнулась его шутке.
– Что ж, я рада, что мы последуем королевской традиции. Тем более что стаканов у нас все равно нет.
Он забрал у нее бутылку, при этом умудрившись нежно коснуться тыльной стороны ее ладони.
– Значит, выпьем прямо из бутылки, – сказал он весело, и своей радостью он был обязан скорее ее румянцу, чем предстоящей выпивке.
– Барон оставил поднос наверху лестницы, – сказала София и выскользнула из комнаты.
Энтони считал секунды до ее возвращения. Он досчитал до ста четырех, когда она вернулась с большим подносом в руках, на котором лежали хлеб и сыр.
– Это будет настоящий пир, – сказал он, не сводя с нее глаз.
И снова он заметил, как ее кожа порозовела. Она поставила поднос между ними и уселась на тюфяк. Принявшись за хлеб, сыр и, разумеется, бренди, Энтони вдруг почувствовал, насколько он голоден, и с удовлетворением отметил, что София, похоже, тоже сильно проголодалась.
Они энергично приступили к трапезе, поглощая пищу в молчании. Не раз он ловил на себе ее задумчивый взгляд, но она быстро отводила глаза в сторону, и ему оставалось лишь гадать, о чем она думала. Как он и предполагал, ее гнев не задержался надолго, и сейчас она, похоже, чувствовала себя более раскованно в его присутствии. Ее холодная сдержанность словно таяла, с каждой минутой она все больше отогревалась в дружеской обстановке.
Она даже не стала возражать против вульгарного распития бренди прямо из бутылки, лишь печально улыбнувшись перед тем, как приложиться. И он, в конечном счете, был рад, что она не стала придерживаться условностей.
В общем, все шло на лад, и он радостно предвкушал наступление ночи, когда София наконец сообщила ему, о чем думала. В эту минуту его надежды рассыпались как карточный домик.
Стряхивая со своих ладоней хлебные крошки, мыслями София была сосредоточена на другом, а именно на привлекательном мужчине, сидевшем рядом с ней на кровати. Она тихонько вздохнула. Лучшее слово, которое характеризовало Энтони, – мужественный. Даже его хромота не уменьшала этого достоинства в ее глазах. Хромота никак не помешала ему спасти ее на петушиных боях. Не помешала она ему также без устали приводить ее жизнь в смятение, с тех пор как она уехала из Лондона.
И все же она не могла заставить себя не беспокоиться о нем. Что, если он перенапрягся? Что, если…
Она безжалостно пресекла эти мысли. Не следует думать об этом, когда есть нечто более важное, о чем следует позаботиться, – приближающееся утро.
– Как вы думаете, есть ли возможность как-то спасти мою репутацию? – спросила она, и ее голос прозвучал неестественно громко в маленьком помещении.
Майор ответил, не раздумывая:
– Если только вы не выйдете за меня?
Она кивнула.
– Не выйду.
Прикусив губу, она подняла поднос с кровати и поставила на пол. «Неужели мне и вправду придется выйти за майора? – раздумывала она. – Если это так, то какие это у меня вызывает чувства?»
Судя по тому, что он сказал, его размышления текли в том же русле.
– Неужели это такая ужасная судьба? – спросил он сдержанно. – Я не чудовище. Я вообще не знаю другого человека, который стал бы дворецким, дрался бы с тренированными петухами, отправился в тюрьму, и все только для того, чтобы оказаться в норе священника.
Она осторожно поставила пустую бутылку из-под бренди на пол, оттягивая минуту, когда ей придется отвечать. Софи, тихо надеялась, что ей как-нибудь удастся избежать предстоящего спора, но одного взгляда на его решительное лицо хватило, чтобы понять: он добьется от нее ответа. Сейчас, прежде чем она сможет привести в порядок свои суматошные мысли.
София предприняла отчаянную попытку оттянуть этот раз говор: